Горан Брегович дал в Киеве единственный концерт, но зато какой! Послушать музыку этого удивительного балканского композитора сбежалась, без преувеличения, вся столица. А все потому, что Брегович со своим национальным оркестром играл не в престижном зале для избранных, а под открытым небом, на Михайловской площади. И за это невозможно не поблагодарить организаторов концерта — общественную организацию «Вече Украины», которая умудрилась все же привезти Горана Бреговича в Киев, невзирая даже на тот факт, что гастрольный график музыканта расписан по дням вплоть до 2007 года.
Горан Брегович родился в Сараево, и хотя Вторую мировую изучал по учебникам истории, но пережить войну на собственном опыте ему все же довелось. От нее он сбежал из родной Сербии, ныне живет с семьей во Франции и радуется за трех своих дочерей, которым не придется жить с сознанием ущербности, как большинству его бывших соотечественников. Начинал свою карьеру с рок-н-ролла — играл на гитаре, нравился девушкам. Затем поработал с режиссером Эмиром Кустурицей и на всю оставшуюся жизнь получил от прессы ярлык «композитора, написавшего музыку к фильмам известного режиссера Кустурицы». Не избежала подобная участь Горана и в Украине — похожими определениями отечественные журналисты явно злоупотребляли. А ведь с кинематографом композитор сотрудничал всего четыре раза — остальную музыку из его альбомов вы наверняка слышали не раз. Не знали только, что это — его. Человека, который, по меткому замечанию одного журналиста, стал цыганским голосом балканского народа, наконец-то услышанным окружающим миром.
— Горан, вас называют музыкантом-самородком, но, насколько мне известно, начальное музыкальное образование вы получили по классу скрипки. Много ли дало вам это впоследствии?
— Дело в том, что я был не особенно силен в скрипичной музыке и быстро бросил эти занятия. Правда, потом брал частные уроки, так как одно время увлекался игрой на флейте. Я никогда не имел серьезного классического образования. И знаете, быстро стал использовать тот факт, что незнание того, как делать правильно, — это своего рода тоже знание. То, что я знаю мало, дает мне свободу. Потому что школа — это своеобразная опасность, особенно для композиторов. Мне комфортно с музыкой именно потому, что я не получил систематического образования, и мне неведомо, как писать музыку по всем канонам. На меня не давят чьи-либо авторитеты, поэтому мне просто — я их практически не знаю. Вот и позволяю себе двигаться от одного направления к другому, использовать разные приемы и не задумываться над этим. Просто меня не беспокоят правила. Я их разрушаю не потому, что хочу разрушить, а просто мне так удобно. Но это не значит, что я против музыкальных школ: моя старшая дочка, ей десять лет, учится играть на фортепиано в музыкальной школе. Знаете, в странах вроде Вашей, в Польше, например, у меня постоянно возникало ощущение, что все мои слушатели гораздо больше разбираются в музыке, чем я. Что они могут петь и играть гораздо профессиональнее меня. Это забавное чувство.
— Вам неинтересно играть чужую музыку?
— Да, я всегда играл только собственную. Может быть, поэтому мне легче.
— Сколькими инструментами вы владеете свободно? О скрипке мы уже знаем, но ведь была и гитара.
— Да, конечно, я же играл рок-н-ролл. Но сейчас я мало играю на гитаре — я, скорее, современный ди-джей, поскольку приходится работать с компьютерной техникой, она помогает мне в моих выступлениях.
— Вы поклонник технологичных выступлений? Используете электронную технику вроде синтезаторов?
Нет-нет, я действительно широко использую современные технологии, но не использую неживую музыку, неживые тембры. Скорее, техника помогает мне компилировать звучание, обрабатывать его, но не заменять электронными тембрами.
— Давайте поговорим о вашей музыке для кинематографа — она отличается от вашей обычной музыки?
— Ну, прежде всего, она значительно короче — ее просто подгоняют под нужды кино. Вообще, кино — это единый живой организм, и когда ты накладываешь на него музыку, он как живое существо либо отторгает ее, либо принимает в себя. С хорошими фильмами это просто, правда, сегодня не так уж много хороших фильмов. В любом случае настоящее кино всегда подает тебе знак, принимает оно твое творение или нет. Я писал музыку к четырем картинам, и все они, на мой взгляд, были хорошим кино. Но писать музыку к фильмам и дальше? Знаете, я, наверное, просто не захотел всю жизнь быть киношным композитором. Кстати, мой последний диск — «Музыка для похорон и свадеб», это тоже саундтрек, но фильма к нему нет. Он существует только в моей голове, его никто еще не снял. Если у вас в голове есть фильм, тогда я стану вашим композитором. Вот и все.
— А не возникало желания написать музыку для детского кино, мультфильмов, хотя бы для ваших детей. К слову, а какую музыку слушают они?
— Конечно, я бы не прочь написать что-нибудь для рисованного кино. Моя старшая дочка иногда слушает то, что я пишу, — наверное, потому, что многие ее учителя и друзья, как ни смешно, мои поклонники. Я же не совсем обычный отец, вы понимаете.
— А ваша супруга? Она не сопровождает вас в поездках?
— О, нет. Она далека от шоу-бизнеса, по-моему, она всего несколько раз была на моих концертах. И вообще, в отношениях с близким человеком, мне кажется, важно не потерять это ощущение встречи, ее ценность. Наверное, нам и не нужно постоянно находиться рядом.
— В Украине очень многие поклонники вашей музыки ассоциируют вас только с фильмами Кустурицы. Это плюс или минус? Вы не боитесь стать «тем парнем, который написал музыку к фильмам Эмира Кустурицы»?
— Да нет. Я им уже стал. Но это же было хорошее кино! Мне повезло работать с одним из крупнейших европейских режиссеров — это мое мнение. Я сделал с ним несколько хороших работ. Когда мы делали «Подполье», такой сложный фильм, фильм-катарсис, на это ушло два года. Понимаете, два года! На одно и то же — это слишком много. Ему хватило меня и мне хватило его. Мы оба нуждались в переменах… Я ведь никогда не участвовал в создании коммерческого кино. И я, и он делали то кино, которое нравилось нам. Это не блокбастеры, а камерное, артистическое кино, с актерской игрой и смыслом, а такое кино ведь не коммерческое. Поэтому меня лишь радует тот факт, что моя музыка людям нравиться и они покупают фильмы Кустурицы не только для того, чтобы смотреть, но и чтобы слушать. Это замечательно.
— Ваша музыка подходит к фильмам или же фильмы соответствуют музыке?
— Скорее, взаимовлияют и взаимодополняют. Я люблю свои саундтреки к фильмам, они мне кажутся весьма подходящими. Например, «Королева Марго». — сделать качественный костюмированный фильм, который не будет смешон, сложно. Как только вы одеваете современных актеров в костюмы прежних веков — это уже маскарад, и всем сразу смешно. Но французам удалось снять серьезное кино, которое не превратилось в костюмированную постановку. Кажется, мне удалось написать к нему музыку, которая достаточно подошла и к той эпохе, и к современности.
— Вы как-то сказали, что еще десятилетие тому назад ваша музыка была адресована только жителям Балкан. Сегодня ее понимают и принимают практически во всем мире. Что так изменилось: вы, ваша музыка или сам мир?
— Конечно, мир — он и вправду здорово изменился. Люди оказались не ограниченными репертуаром МTV. Выяснилось, что им интересна и современная музыка. И что такие композиторы, как я, и даже более необычные, чем я, имеют свою аудиторию. Я ведь никогда не был на телевидении, не снял ни единого клипа. Я просто прямая противоположность современной музыкальной индустрии, парень, который сделал себя сам. Все, что я делаю, родом из прежних времен, далеких времен. Но мои записи слушают и в Корее, и в Новой Зеландии, и на островах, и в Украине — значит, в них что-то есть. Это не тешит мое эго, не подумайте. Я радуюсь тому, что мир не столь оболванен, как это выглядит по телевизору. Имидж, созданный ТВ, не так однозначен и реален, вот что здорово! Мир гораздо более искренний и красивый, чем они это показывают нам.
— Даже если судить по результатам такого попсового мероприятия, как «Евровидение», в мире, очевидно, вырос интерес к музыке, которая базируется на народной мелодике. В прошлом году гуцульские пляски Русланы, да и в этом году массу симпатий вызвал коллектив из Молдовы с его этностилем…
— Конечно, мы возвращаемся к истокам. Мы все работаем с ними, вся современная музыка основывается на этом. Просто, например, американская музыка имеет одни истоки, а наша — другие. Поэтому мы так от них отличаемся.
— Я знаю, во время ваших гастролей в России вы сотрудничали с московским хором «Пересвет». Возможно, появится желание поработать и с украинскими хоровыми коллективами?
— О, да, это меня очень интересует. Конечно, есть большие различия в разных культурах, традициях, но всегда есть нечто общее, что проходит неизменным сквозь фильтры времени. Вот этот небольшой остаток не подвержен моде, течениям. И именно этим он так привлекателен для меня.
— Ваше шоу проходило на особенном, историческом месте, да еще и между двух соборов. Есть в этом для вас что-то особенное?
— Вообще-то я из коммунистической семьи. Мой отец был коммунистом, состоял в партии, и даже я должен был состоять в партии уже потому, что после учебы на философском факультете получал степень профессора марксизма… Я тогда не имел никаких контактов с религией. Но в последние десять лет эти контакты стали довольно-таки частыми. Я могу сказать, что для меня было очень важно осознать те принципы, на которых покоятся все мировые религии. Все мы имеем осознание некоего метафизического смысла, именно религия и духовность превращают нас из существ в людей. Кто-то из нас посещает церковь, кто-то создает собственную религию, но это потребность живого разумного творения. Я был плохим коммунистом и прихожанин из меня тоже не вышел. Когда я был в Ватикане по приглашению папы, то выиграл ежегодную премию, которая учреждена Ватиканом, —я много консультировался со священнослужителями и понял, что три великие мировые религии технологически в своих богослужениях базируются на одном и том же, на совместной молитве. Следующий комментарий я получил в Александрийском соборе в Париже. Я предложил написать литургию, которая будет окружена миром. Я хотел создать такую литургию, которая бы объединила все три религии. Часть моего оркестра была из Марокко, а солист — официальным чтецом Корана короля Марокко. Также я пригласил хор Московского патриархата, а моими тремя певцами были священники: еврей, мусульманин и христианин. Моя литургия символизирует момент единения, когда мы способны оказаться выше политики или религиозных разночтений. Мне это кажется простым. Мне повезло, что я пришел к пониманию церкви в мои поздние годы.
— Каково ощущать себя человеком, делающим мир лучше?
— Это слишком громкие слова, они не подходят для меня. Это западные музыканты думают, что пара песен может все изменить и улучшить. Я далек от такого романтизма, ведь и вы, и я выходцы из стран с коммунистическим прошлым и знаем, какова роль искусства в них. Очень важно для композитора, особенно из такой маленькой страны, как моя, чтобы о ней и ее культуре узнали. Это очень важно, ведь даже Гитлер не осмелился бомбить Париж — даже у этого варвара рука не поднялась уничтожить Мону Лизу, другие шедевры. Потому что он знал эту культуру. Но так просто бросать бомбы на сербов — никто не знает об их культуре и думают, что это просто стадо. Вот и сербам просто бомбить албанцев — они тоже не знают ничего об их культуре. Если бы знали — не делали бы. Хотя бы потому, что тогда подумаешь дважды, прежде чем бросать туда бомбы. Уже хотя бы потому.
Ольга Лебедева
«Зеркало недели», № 22 (550) Суббота, 11-17 июня 2005 года
